Он жил в небольшом провинциальном городке Сморгонь Виленской губернии. Сын местного учителя, он после окончания духовной школы-ешибота стал раввином. Как положено человеку его сана, жил жизнью аскета - спал на голых досках, переходил из семьи в семью, читал талмуд, за что добрые люди его кормили. Понавидался горя и несчастий по самое горло, и сострадание к людям увело его в ряды рабочих-маёвщиков.
Придя к ним однажды на сходку, он оставил религию и ушел в жизнь. Стал переплетчиком, изобрел типографский пресс для тиснения, пробовал другие профессии, менял работу. Но все это его не устраивало. А потом как-то попалась ему монография о замечательном скульпторе Марке Антокольском, и, разглядывая иллюстрации в ней, он понял, что ему было нужно. Он начинает лепить, создавая образы сморгоньской бедноты. Работает днем, работает ночью. Подобно раскаленной лаве, воображение его рвется наружу, выдавая скульптуру за скульптурой.
Хаким НАУРЗБАЕВ, скульптор, народный художник Казахстана.
- Исаака Яковлевича я знал с первого дня своего прибытия в Алма-Ату после окончания своей учебы на Украине. Иткинд родился в 1871 году, то есть, был на три года старше Сергея Тимофеевича Коненкова. Почему об этом говорю? Да потому, что с Сергеем Тимофеевичем я был очень хорошо знаком, и он постоянно говорил о том, что живет у нас в Алма-Ате близкий ему по юности человек – Исаак Иткинд. Он много вспоминал те годы, когда они встречались в компании скульптора Гинзбурга, Алексея Максимовича Горького, Федора Ивановича Шаляпина. Вспоминал, как Шаляпин пел одну русскую песню. Зашел спор о том, что он неправильно ее поет. Замечание это исходила от Иткинда, который утверждал, что вот Коненков, у которого такие выразительные скульптуры, споет как надо! В результате получилась горячая схватка, Шаляпин и Коненков разве что не подрались. Оба были молоды, оба горели патриотизмом и народностью.
7 апреля 130 лет назад родился "казахстанский Микельанжело" Исаак Иткинд
Жизнь скульптора Иткинда по пути в рай
Если вам когда-нибудь посчастливится попасть в хранилище Государственного музея искусств имени Абылхана Кастеева, вы ни за что не пройдете мимо работ Исаака ИТКИНДА. Они нашли приют здесь сразу после ухода мастера из жизни, и это одно из драгоценнейших достояний нашей республики. Тут же вы увидите его композицию "Иткинд в раю", сделанную им за несколько дней до своей кончины. Улыбающийся и блаженный, он упоен прекрасными видениями тех запредельных сфер, которые пугают смертных, но он уйти в них не боялся. "Я, наверное, скоро умру, - при всяком удобном случае делился с окружающими его людьми Исаак Яковлевич, - и тогда попаду в рай. Там, в раю, работы много». Речь шла об обилии необходимого для скульптора рабочего материала, то есть, той самой обнаженной натуры и, конечно же, райского дерева.
Выходит так, что, покинув в девяносто восемь лет этот бренный мир, он вернулся к Богу - тому самому, которого "потерял" в двадцать шесть. Выпускник духовного училища, ступивший на стезю служения Всевышнему раввин, он отказался от Него тогда ради своего художнического призвания. Семьдесят с лишним лет рука его держала резец и молоток, и, несмотря на лишения и невзгоды, которых на его жизнь пришлось более чем достаточно, он был очень счастливым человеком. Самым большим огорчением для него было, наверное, лишь одно - отсутствие материала для работы. Пусть не райского, а обычного земного дерева, ну и, конечно, гипса. Без них он был ничто. Вспоминая голодные, холодные 1930-е годы в Ленинграде, куда Иткинд привез из Москвы чуть ли не вагон своих произведений, Исаак Яковлевич рассказывал: "Учащиеся скульптурного отделения Академии художеств всё бегали их смотреть. Да и вообще в мастерской с утра до ночи толпились люди - спорили, что-то доказывали, называли меня гением. Подумаешь, что мне от их "гения"! Лучше бы принесли ящик гипса или захудалое бревно!".
Ему девяносто с лишним лет. У него удивительная детская ясная улыбка и острый живой взгляд. Волосы и борода совершенно белые, а глаза не утратили ни цвета, ни молодости. Даже когда болезнь сваливает его, и он лежит в постели, то говорит: «Это я не умирать собрался, нет, просто приболел немного. Завтра встану и примусь за автопортрет. Впрочем, если даже умру, работу не брошу. На том свете обнаженной натуры хоть отбавляй, и вдобавок все праведники!».
На рабочем столе Иткинда скульптурный бюст из дерева. Обыкновенная русская женщина. Лицо ее – необычайно выразительное, своеобразное – полно здоровой радости. Живет каждая черточка, крупный нос, крупные губы, щеки. Дерево, что называется, поет и смеется. Но прежде чем родиться бюсту, оно – самый капризный и неподатливый материал – обрабатывалось неутомимым резцом художника.
Вокруг дома Иткинда валяются коряги и пни. Обыкновенные пни, годные разве что на дрова. Для любого прохожего они не представляют ни малейшего интереса. Но художник словно смотрит внутрь потемневших от дождей и солнца стволы и коряги, видя при этом каждый изгиб их волокон, неведомым чутьем угадывая сложную фактуру, и нередко сам материал подсказывает ему решение.
Исаак Яковлевич ИТКИНД (1871-1969) - выдающийся скульптор советского времени. Родился в деревне Дикарки, близ Вильно, окончил высшую еврейскую духовную школу - ешибот, получил подтверждение, дающее право считаться раввином, и… в корне изменил свою жизнь. Перепробовал множество самых разных профессий, ходил на воскресные рабочие сходки, работая в типографии, изобрел пресс для тиснения переплетов, пытался что-то придумать еще и еще. Но все это было не то. И лишь когда ему попалась в руки иллюстрированная книга о замечательном русском скульпторе Марке Матвеевиче Антокольском, он понял, что ему на самом деле в этой жизни нужно. К этому времени ему было без малого сорок лет.
18 Январь 2007 Думал ли Ахмет Куанович Жубанов, создавая
Оркестр народных инструментов имени Курмангазы, что когда-¬нибудь
коллектив этот будет выступать в Париже? Впрочем, почему бы и нет, если
учесть, что там же, в великом городе на Сене, благодаря хлопотам и
стараниям замечательного собирателя казахской музыки Александра
Викторовича Затаевича в 1925 году на Всемирной этнографической выставке
одним из лучших исполнителей был признан Амре Кашаубаев, открывший миру
своеобразие и глубину степной песни! И вот сегодня, по прошествии многих
лет, отсматривая снятые пару месяцев назад документальные кинокадры, мы
становимся свидетелями того, как на одной из лучших парижских площадок,
а именно – в Большом зале штаб-квартиры ЮНЕСКО, прошел блистательный
концерт сформированного Жубановым 74 года назад Оркестра имени
Курмангазы. Сказать точнее, это был торжественный вечер, посвященный
столетию Ахмета Куановича, которое решением ЮНЕСКО отмечалось во всем
мире. В программу его наряду с оркестровыми произведениями юбиляра были
включены написанные им в разные годы инструментальные и вокальные
сочинения, в том числе оперные арии. Они звучали в исполнении ведущих
мастеров искусств Казахстана, и надо было видеть, как восторженно
принимала их взыскательная парижская публика.
Эту строчку из песни я впервые услышала из уст самого
автора – Александра Аркадьевича ГАЛИЧА, когда он в канун Шестидневной
войны пел у нас в доме. Отец мой, Лев Игнатьевич Варшавский, работал на
«Казахфильме», где тогда у нашего гостя были какие-то дела. Случись
приезд в другое время, отец точно зазвал бы его к себе в сценарную
мастерскую, которая готовила казахстанских ребят для поступления во
ВГИК. Но сбыться этому оказалось не суждено. Настигнутый целым букетом
болезней, отец доживал последние дни, и чтобы как-то отвлечь его от
этого состояния, семья Жовтисов предложила провести у нас вечер Галича.
Дом наш во все времена был открыт для людей, но тут их набежало как
никогда. Галич был в ударе, песня звучала за песней, магнитофон писал, и
в память западали – до сих, когда надо, всплывают! -- удивительные
строки:
Повторяйте ж на дорогу, (Не для кружева-словца!), Если все шагают в ногу – Мост обру-ши-ва-ет-ся!
Шахимардан Абилов – единственный певец, который занимается изучением творчества Абая. Это не просто творческая деятельность, это граничит с научной деятельностью. На оперных спектаклях и концертах Абилова присутствовали тысячи слушателей во всех областях Казахстана, а также в Алматы, Астане, Москве, Киеве, Лондоне. И всюду они проходили с большим успехом.
Бибигуль Тулегенова.
Абрам Маркович ЧЕРКАССКИЙ Когда я училась в пятом классе, мой
отчим познакомил меня с художником Абылханом Кастеевым. Тот посмотрел
мои рисунки и говорит: "Окончишь семь классов, пойдешь к профессору
Черкасскому". Ждать было долго, и я отправилась на поиски своего учителя
заранее. Нашла в Алма-Атинском художественном училище. Стою перед ним:
две косички и огромный, оранжевого цвета бант. Он так смотрит на меня и
говорит: "А ты знаешь, что художником быть нелегко? Вполне возможно, ты
всю жизнь будешь бедной, а то и голодать придется". "А я, - говорю, - и
так умею голодать! И бедной тоже быть могу". Абрам Маркович был
действительно профессор. В молодости он учился в Петербурге, в одной
мастерской с Врубелем. Затем преподавал в Киевском художественном
институте. Величина, талант, вольнолюбивый и восторженный человек, он
был свободен, и мыслей своих не стеснялся. Приехал сюда, когда ему было
уже шестьдесят. Вся голова его была белой-белой. И жгучие черные глаза.
Абрам Маркович ЧЕРКАССКИЙ Когда я училась в пятом классе, мой
отчим познакомил меня с художником Абылханом Кастеевым. Тот посмотрел
мои рисунки и говорит: "Окончишь семь классов, пойдешь к профессору
Черкасскому". Ждать было долго, и я отправилась на поиски своего учителя
заранее. Нашла в Алма-Атинском художественном училище. Стою перед ним:
две косички и огромный, оранжевого цвета бант. Он так смотрит на меня и
говорит: "А ты знаешь, что художником быть нелегко? Вполне возможно, ты
всю жизнь будешь бедной, а то и голодать придется". "А я, - говорю, - и
так умею голодать! И бедной тоже быть могу". Абрам Маркович был
действительно профессор. В молодости он учился в Петербурге, в одной
мастерской с Врубелем. Затем преподавал в Киевском художественном
институте. Величина, талант, вольнолюбивый и восторженный человек, он
был свободен, и мыслей своих не стеснялся. Приехал сюда, когда ему было
уже шестьдесят. Вся голова его была белой-белой. И жгучие черные глаза.