31 марта 1990 года
11.15 – 11.45
Первая программа
ДИКТОР: В эфире – литературная радиостудия «Каламгер».
(песня веселая, первоапрельская)
Стоп-стоп-стоп! Погодите с песней! Сейчас режиссер нашей сегодняшней передачи включит микрофон для ведущих. Это – народная артистка республики Лия Нэльская и актер Юрий Капустин.
РЕЖИССЕР (на пульте): Внимание, тишина в студии! Включаю запись – пошли!
АКТЕР:
Снимите шляпу, господа,
Зажгите свечи!
Мы приглашаем вас сюда
Почтить дар речи!..
Не существует в мире лжи:
Все только правда, только правда –
И чучела, и муляжи,
И колдуны, и костоправы.
РЕЖИССЕР: (нажимает кнопку на пульте, но она не срабатывает): Какие костоправы? О чем он?
АКТРИСА:
И даже лжепророк не лжет,
Правдив предельно лжесвидетель,
И лжеогонь ладони жжет,
От лжелюбви родятся дети.
РЕЖИССЕР: Боже, что они говорят? Что за ересь!
АКТЕР:
Идут, завидев миражи,
Чтоб в них погибнуть, караваны…
Не существует в мире лжи,
И полны истины обманы!
РЕЖИССЕР: Алло, алло! Товарищи в чем дело? Идет запись в эфир, а вы какую-то крамолу несете.
АКТЕР: Ну почему, очень даже любопытно. А потом – это по тексту.
РЕЖИССЕР: По какому такому тексту?
АКТРИСА: По напечатанному. Черным по белому.
РЕЖИССЕР: Бог знает что! Нарочно не придумаешь!
ДИКТОР (исподтишка): Первый апрель…
АКТРИСА: А что тут придумывать? Текст есть текст.
ДИКТОР: Первый апрель!
РЕЖИССЕР: Что – первый апрель?
ДИКТОР: Завтра – первый апрель. Значит – розыгрыш!
АКТРИСА: Ах, вот оно что! (смеется). Так это ты нам стишки подсунул?
АКТЕР (подхватывает смех): Ну, подсуропил! Вот – действительно нарочно не придумаешь!
РЕЖИССЕР (не вникая в шутку): Вот о чем я вам и толкую. «Нарочно не придумаешь» – так называется наша передача. И нам нужно ее записать. Итак, пошли!
(на музыке)
АКТРИСА: Дорогие друзья! Оказывается, завтра на международном календаре особое число – первое апреля – день смеха, шуток, потех, скоморошины, подвохов и сюрпризов. Ну, и конечно, великих и малых обманов.
АКТЕР: И – розыгрышей, как вы только что убедились. Словом, всего того, что, как говорится…
ВМЕСТЕ: Нарочно не придумаешь.
(конец музыки)
АКТРИСА: Итак, передачу мы все-таки, наконец, объявили. В ней, как я понимаю, мы будем восхвалять обман. А обман – утверждает поэт – не что иное, как истина. И хотя наблюдение это верно, но – что есть Истина? Какова она на вкус, на цвет?
АКТЕР: Предлагаете дегустацию? Не трудитесь. Однажды я уже проделал такую штуку с истиной, которую вынашивал сам.
АКТРИСА: Ну, и что?
АКТЕР: Что – что? Специалист по цвету посмотрел на нее и сказал: «Что-то она у вас какая-то прозрачная. Надо подсыпать в нее чуть-чуть голубого и розового». Специалист по вкусу лизнул, и тоже сказал: «Сахарком бы ее сдобрить, а то горьковата» Потом приник к ней ухом специалист по слуху: «Не звонкая она у вас, дружище. Давайте-ка снабдим ее парой побрякушек». Тот, что по запаху, понюхал: «Ну, милейший, с душком она у вас, с душком!» И попрыскал одеколоном. А который по осязанию и так и сяк трогал и ощупывал мою истину, и наконец изрек: «Все хорошо – твердости в ней не хватает Ну-ка мы в нее стали добавим». «И что же, можно теперь ею пользоваться?» – спросил я. «Нет, нет, ни в коем случае», – замахали руками остальные и стали пинать мою истину ногами, колотить, топтать и швырять из угла в угол. И получил я, в конце концов, знаете что? Избитую истину.
АКТРИСА: Ай-ай-яй! Какое ужасное издевательство. Нет, путь апробаций у китов околовсячексих наук – не для нас. Избитые истины в праздник смеха и вранья не годятся. Мы будем брать жизнь, как есть, в ее естественном течении. Даже если это будет выглядеть нелепо. Как это там, помните:
Нам все дается по труду,
Здесь – на земле, под небесами.
Я вам принес стихов руду,
А радий – выбирайте сами.
АКТЕР: Давайте – свобода слова, свобода выбора. Это так современно. Тем более что выбирать есть из чего. У каждого из участников нашей передачи целый ворох забавных историй. Дадим им трибуну – пусть говорят.
АКТРИСА: Люблю, когда говорят. Особенно если еще и привирают. А что? Красивое вранье – искусство!
АКТЕР: Но нужна точка отсчета.
АКТРИСА: Ну, это, пожалуйста. Ее даст нам компетентный в этом деле человек, мастер шуток и шаржей, кстати, ветеран сатирических радиопередач «На колючей волне», он же – почетный милиционер республики (сыграл десятка два милицейских персонажей в кино и на сцене) – заслуженный артист Казахской ССР Евгений Попов. Кстати, у Евгения Васильевича безусловный приоритет перед всеми нами – он родился не раньше, не позже, как первого апреля. Было это, правда, давно, но именно поэтому он и помнит, как в старом, тогда еще объединенном Казахско-русском театре драмы возник в сороковые годы так называемый Шестой актерский кубрик (наверное, таковые были еще где-то). И мы послали к нему нашего корреспондента.
КОРР.: Что это была за организация и чем она занималась?
ПОПОВ: Ха, чем занималась? Ну, естественно, в первую очередь она занималась делом. То есть, мы как все нормальные люди в театре, репетировали и играли. Ну, а кубрик… Это нас было двенадцать человек в одной гримерке, потому что помещение маленькое. И у нас ставились такие условия – если ты приходишь на спектакль, и у тебя нет где-то за пазухой новой истории смешной или анекдота, то тебе объявлялся бойкот. С тобой никто не разговаривал, с тобой никто не здоровался. Президентом этого кубрика был человек, который имел тринадцать выговоров. И принимали в кубрик людей, которые обязаны были совершить какой-то… ну, как это самое… ну, естественно, подвиг в кавычках. Ну что-то там нарушить как-то дисциплину. Меня приняли в кубрик потому, что я сорвал спектакль. Я просто был отпущен из пограничного училища играть спектакль, пришел я домой рано, но поскольку я всю ночь и весь день дневалил – занимался собаками, тогда уже…
КОРР.: А, это вы одновременно учились в училище и в театре играли?
ПОПОВ: Ну, в пограничном училище я служил, а не учился, но меня командование отпускало, поскольку это было рядом, отпускало по просьбе дирекции театра играть спектакли. Ну, а пришел рано, показался в театре и думаю – ну, сосну до спектакля. И так уснул, что… в общем, проспал! Вот это читалось подвигом, и меня приняли в шестой кубрик. Очень любил наш кубрик Яков Соломонович Штейн – он не понимал, как это в антракте где-то сидеть у себя в кабинете или…
КОРР.: Он – главный режиссер?
ПОПОВ: Да, главный художественный руководитель, – или там встречать и провожать начальство. Он это ужасно не любил, он все время околачивался у нас. Точно также любил Мар Владимирович Сулимов – он обожал совершенно наш кубрик. Ну, уйма была всяческих розыгрышей. Ну, вот в частности, но это, может быть, и не очень модно. Один товарищ побежал в буфет купить винца. Это уже ближе к концу спектакля. А я как-то не заметил, что к нам в кубрик Сулимов-то зашел – главный режиссер. Я так напротив двери-то остановился в коридоре и кричу этому актеру: «И два пирожка!». И вдруг слышу сбоку: «А не захмелеете, Евгений Васильевич?» Стыдобушка страшная, конечно! Но человек он был с юмором. Это мы не вовремя. И вот когда Сулимов улетал, мы его провожали в аэропорту, он уже почти в самолет зашел и вдруг вынырнул из двери и крикнул нам: «И два пирожка!» И улетел. Вот такие розыгрыши были всяческие. Ну, уйма было всего там.
КОРР.: Евгений Васильевич, я смотрю, у вас там есть заветная тетрадка.
ПОПОВ: Я ее называю «литшалости Евгения Попова». Ну, тут я что-то свое, что-то у других беру. Но люблю остроумные вещи какие-то. Ну, вот из моего, пусть коллеги на меня не обидятся. Я говорю: «актеры – это усталые лодыри». Ну, а спросят, почему – я им объясню. «Дикция – вежливость актера» – это Таиров. Ну, вот я придумал: «Если создать вокально-инструментальный ансамбль пенсионеров, то я бы его назвал «пенсяры» (смех). Скромность в кавычках: «Всякое бывает: может, до срока станет Попов тоже лирик Востока». «На носу себе зарубите – враги сигареты еньти» – это Андриасян. «Семейный театр часто начинается с не пришитой вешалки». А вот видишь, как ко мне относится: «50 лет – старость юности, а 60 – юность старости». Так что шестьдесят – третий возраст! Еще пококетничаем!
(конец пленки)
(музыкальная прокладка)
АКТЕР: К сожалению, кубрик под номером шесть со временем распался. Но, согласитесь, неизбывен ведь дух шутки, доброго шаржа, обмана и розыгрыша в так называемой артистической и неартистической среде.
АКТРИСА: Да, и коль скоро сегодня мы призываем к возрождению забытых традиций, то есть, вероятно, смысл вернуть и традицию кубрика. Тем более что кто-то из великих утверждал, будто юмор – это спасательный круг на волнах нашей жизни.
АКТЕР: Ах, как он нам сегодня необходим! Но утверждают и другое, что великие мысли чаще всего самые улыбающиеся. Ну, например:
Я понял с горем пополам,
Что нас переучили.
И если пишется Вильям,
Зачем писать – Уильям?
АКТРИСА: Или вот еще:
Ах, что такое деликатность?
Уже почти деликатес.
Почти как устрицы.
Понятно,
Что обходиться можно без
Деликатесов.
Было б мясо,
А также прочие корма,
Деликатесов этих массам
Не надо даже задарма.
А деликатность?
Так, занятность.
Для стюардесс и для принцесс.
Она почти невероятность,
Она почти деликатес.
АКТЕР: Знаете, улыбка улыбкой. Но ведь это уже ирония. Народ может обидеться, будто бы ему не надо этих самых деликатесов. Надо, и очень даже надо!
АКТРИСА: Ну, на этот счет есть другая улыбчивая мысль: если у тебя нет чувства юмора, то должно хотя бы быть чувство, что у тебя нет чувства юмора.
АКТЕР: Ну, если так, то кто там смеется последний? Я – за вами!
(музыка)
АКТЕР: Ну, а теперь, мне кажется, пришла пора приступать к возрождению традиций.
АКТРИСА: Вы имеете в виду открытие кубрика?
АКТЕР: Да, тем более что предпосылки к тому есть, поскольку люди по природе своей любят собраться, побалагурить, рассказать какой-то анекдот. Но мы начнем с песни, которую актер ТЮЗа Анатолий Марковский поет специально для нашего наставника и именинника Евгения Васильевича Попова.
(песня про слона в записи)
(пленка)
МАРКОВСКИЙ: Прекрасный актер Евгений Васильевич Попов. В этот день поздравляю его с днем рождения. Крепкого ему здоровья, всего самого доброго от артистов ТЮЗа. И хочется вспомнить маленькую шутку. Так вот однажды Евгений Васильевич приехал с родным театром в Караганду. У него там были два спектакля – один спектакль в начале гастролей и один – в конце. Два спектакля завесь месяц. И вот Евгений Васильевич написал такие строки:
Если месяц так сидеть,
Можно окарагандеть. (смех)
АКТРИСА: Да, шутка эта, как и другие шутки Попова, сала расхожей среди актеров. Ну, что, теперь дадим простор самим рассказчикам – ведь кубик все-таки! Анатолий Марковский и его коллега Николай Дубаков. В их арсенале истории, которые скрашивают порой будни актерской жизни.
МАРКОВСКИЙ: И вот как-то на гастролях в Павлодаре мы были. Подходит ко мне актер наш Беспальченко Олег и говорит: «Толик, давай вот мальчишник устроим. У Гены Федорова брат ушел в море, там, день рождения…» «Ну, давай – давай». Договорились. А жили на одном этаже, через несколько номеров. В назначенное время прихожу, открываю дверь, сидят наши мужчины. Дым коромыслом, музыка гремит, все разговаривают. Ну, ладно, зашел, сел. Налили стакан вина. Только я его выпил, звонок по телефону. Слышу, говорят: «Марковский? Марковский – да, здесь он, у нас. Хорошо, передадим» Положили трубку, говорят: «Толик, тебя там директор вызывает». Я спустился вниз. Минуты две я пробыл у директора. Поднимаюсь наверх, открыл номер и – обмер. Потому что там, во-первых, никого. Номер чистенький, вылизанный, никого нет, тишина. В ванной вода шумит. Я дверь захлопнул, быстро-быстро по коридору пошел, думаю, какой же номер? Где они сидят-то? Я начал номера смотреть, прислушиваться что, где? Дверь открывается, из этого номера выглядывает Беспальченко и говорит: «Толик, ты что, ко мне заходил?». «Да нет, – говорю, – тут где-то наши гуляют. Где – ты говорил?» Он говорит: «Не знаю. Я вот в кино пошел, сейчас достираю и вместе пойдем. А где они?». Я говорю: «Я не знаю, где они». Он говорит: «Ну, может, в соседнем номере?». Я начинаю соображать и ничего не могу понять, что такое – тут же я вошел в номер, я знаю, что на этом этаже, знаю, что… Опять зашел, опять не то. Ну, все – я потерял номер. «Может, на седьмом этаже», – Алик говорит. Я говорю: «На седьмом быть не может». Ну, все – я их потерял. Я зашел к себе в номер, смотрю телевизор. И, в общем, ребята, меня не дождавшись, с хохотом врываются в комнату и говорят: «Ну, ты чего не идешь, ты что, обиделся?». И заводят меня в этот же номер, где мы и были. А там – дым коромыслом, столы, музыка, все сидят. Я ничего понять не могу. То есть, я почувствовал, как человек с ума сходит. Оказывается, все это было так договорено – кто за что отвечает. Только я скрылся на лестничной клетке – тут же раскрылись двери напротив, выносят столы, кто берет стаканы, кто берет тарелки, магнитофон, кто разгоняет дым полотенцем, проветривается. Уходят. Приходит Алик этот Беспальченко, который якобы был в кино. Начинает стирать. Все уходят, чистый номер, кровати сдвинуты на середину, стол поставлен к окну. Я захожу буквально через две минуты, и это не тот номер. Ну, это было, конечно… Я почувствовал, как у человека может сдвинуться это дело. Вот такой случай был.
А Сальникова Света – тоже интересно. Позвонила Герману Михайловичу Богданову – актер у насесть такой, и как Калинина разговаривает. На «р» картавит она, знаете. Говорит: «Геда, милый, голова разламывается, цитдамона выпила – не помогает. Геда, пдиди, что-нибудь сделай!». А Герман Михайлович у нас такой экстрасенс – руками, значит, лечит. Приходит, значит, Герман Михайлович к Калининой – а дело в том, что в гостинице не было воды – заходит Герман Михайлович и говорит: «Вода у вас есть?». Она говорит: «Геда, вот в графинчике есть, только в гдафине». «Ну, ладно, я у себя руки вымою», – и ушел. Ушел, значит, Герман, а Калинина говорит: «Галя, а чего он приходил?». Она говорит: «Вы оденьтесь сначала, а потом разберемся». Она: «Ой, господи!». Одела халат, все. Вот заходит Герман и говорит: «Ну, ложись!». Калинина говорит: «Зачем Геда?». «Ну, таблетку выпила?». «Какую Геда?». «Цитдамон» – сказал Гера. Она уже его вывела: «Цитдамон!».
ДУБАКОВ: «Уважаемый товарищ» – по Михаилу Зощенко спектакль. В этом спектакле Морковский играет Барбарисова – такого махрового коммуниста, который… Это 29 год, то есть чистка партии. И вот он в преддверии чистки. Его приходят поздравлять жильцы, в том числе и пионеры. Пионеры, пенсионеры и милиционеры. Так я к тому, что больно уж там веселые четверостишья были – речевка, которую говорят пионеры. Мулька такая, несообразие полное:
Мы вам принесли пионерский привет
И детских поэтов труды.
На пыльных тропинках далеких планет
Останутся ваши следы.
Шагает наш дружно отряд боевой.
Куда он еще пришагает?
Напрасно старушка ждет сына домой,
Ей скажут – она зарыдает.
Или – экологическая тема такая:
Пусть враги, как голодные волки,
У границ оставляют следы –
Не видать им красавицы-Волги,
Нет в ней чистой, прозрачной воды.
«Не испить», верней, красавицы-Волги. Или:
Пускай же трепещет недобитый враг,
Пусть женственность наша мужает!
Врагу не сдается наш гордый «Варяг»,
Пощады никто не желает!
Ну, в общем, это к вопросу о четверостишьях. Иркутский поэт Сокольников Александр – очень интересный человек, два метра роста, рыжий, бородатый, просто огненно-рыжий Саша Сокольников – вот он стихи белые пишет исключительно, рифму просто не признает. Ну, правда, говорит: «Пушкин и я». Складывает стихи в чемодан и когда ему кто-то что-то читает, он говорит: «Что вы мне все Евтушенко, Евтушенко?». Он однажды взял этот чемодан и пошел взвесил. Вот эти весы, где за три копейки бабушки взвешивают на вес. Вот он взвесил этот чемодан, пришел, а потом говорил всегда так: «Прекратите мне рассказывать про Евтушенко. У меня у самого 73 килограмма стихов!» (смех). У него очень много стихов, потрясающих стихов, стихи действительно интересные. Иркутский драматический театр был на гастролях в городе Калуге, и там был Евтушенко. Ему прочитали стихи Сокольникова. И он сказал: «Слушайте, парень интересный. Ане может он сюда прилететь, чтобы я как-то ему помог?» Боря Декач, мой приятель, звонит своей супруге в Иркутск. Жена его Людмила находит Сокольникова, говорит ему, что Евтушенко его ищет. И это становиться девизом многомесячным у Саши Сокольникова, когда говорит он всем: «Ну, вот ты понимаешь, меня вот Евтушенко зовет в Калугу. Не знаю, ехать или нет». Но самое забавное – когда Боря Деркач приезжает с гастролей из Калуги – проходит ровно полгода – и встречается с Сокольниковым, и Саша Сокольников говорит: «Ты понимаешь, Боря, вот меня Евтушенко зовет в Калугу», Деркач ему говорит: «Слушай, тебя уже никто никуда не зовет!». Вот такая веселая штука.
Да, кстати, поскольку уж тут все включено. Друга моего Борю Деркача сбила черная «Волга» и уехала, не остановившись. Ну, он встал, отряхнулся и написал такую песню. Да, для справки – в Иркутске деятели аппарата живут в доме, который построен таким оригинальным образом – форма подковы. Полукруглый дом. И вот он…
(песня)
Ну, это было написано в одна тысяча девятьсот 71-м или около 72-го. То есть, надо отдать должное.
(конец пленки)
АКТРИСА: Вообще-то, если бы мы сегодня задались целью вытащить на свет божий все, что создавалось в те так называемые застойные годы, передача наша была бы столь острой, столь и горькой. В ней могли бы прозвучать, скажем, такие стихи:
Это часто слышится –
Видно, правда в этом:
Пишется, как дышится,
На Руси поэтам.
Множество услышится
Истин в этой фразе.
Пишется, как дышится,
Но – в противогазе.
АКТЕР: Ну, а чего, скажем, стоят такие объявления: «Продам!». Или – «Порю чушь». Но – к делу. К кубрику. На его пятачке сейчас два маститых зубра юмора и шутки – Народный артист республики Гаврила Бойченко и Геннадий Балаев.
БАЛАЕВ: Вот, Гаврила Моисеевич, поскольку мы уже с вами собрались о веселом – к первоапрельскому дню, мне хочется в связи с этим… Мы работали во Владивостокском театре. Театр хороший, берег океана – поехали мы на гастроли. Настроение хорошее – провожали нас рыбаки вместе с командующим флотом. В общем, все это – фанфары, телевидение! Сели мы в поезд, поехали. Ну, а я был немножко помоложе, и меня прямо распирало от того, чтобы чего-нибудь посмешить. Ехал с нами в купе такой у нас артист Мартыненко – серьезный-серьезный. Едем – поезд хороший очень. Он говорит: «Ах, как приятно ехать! Такой поезд, прелесть прямо. Все чисто, все блестит». Я говорю: «Вот ты, Саша, говоришь – поезд чудный. А вот мы сейчас стояли, курили в тамбуре. Трое наших пробовали стоп-кран дернуть, ни у кого не получилось. Двумя руками аж повисли. Апитин, – я говорю, – ты посмотри на него – у него метр девяносто рост, он двумя руками за этот стоп-кран, никак не мог сорвать!». Так мы поговорили, поговорили, он: «Да бросьте, бросьте!», и все. Так затихли. Прошло минут двадцать, он вышел куда-то. Вдруг поезд из стороны в сторону: ту-ду-ду-ду! Поезд – стоп-кран, все, остановился поезд, бегают: «В чем дело, что такое? Ага, вот кто-то остановил поезд!» Смотрю, наш Мартыненко – вжик, и на вторую полку лег, отвернулся на другую сторону. Мы посмотрели, сразу поняли (смех). Хохот, мы смеемся.
БОЙЧЕНКО: Актеры вообще-то любят… Но есть жестокие розыгрыши, честно говоря. И вообще, есть розыгрыватели и жертвы обычно. Взял, допустим, актер клей и вылил на стул. А тот, ну, плохо видел – вошел и сел. Парик, болванки обривают, калоши прибил к потолку…
БАЛАЕВ: Ну, есть вообще уникальные, вошедшие в историю театральных закулис случаи. У нас шел спектакль «Энергичные люди». И там есть такой текст: «Могут же знаменитые артисты кильку в бассейне ловить!». Ну, зритель обыкновенный этого не знает. А ведь это было на самом деле. Артисты МХАТа – Смирнов, Ливанов, Болдуман и Белоусов – они кильку как-то на самом деле вывалили в бассейн и ловили ртом. Или в этом же спектакле они играют в «гопкинс». Когда друг другу говорят «гопкинс», человек должен подпрыгнуть на сцене. Петкер говорит Смирнову «Гопкинс», и тот подпрыгивает. Скандал был! Ну, такой уж мы народ артисты.
БОЙЧЕНКО: А кто первого апреля разыгрывает? Дети и актеры. Потому что актер так же наивен. Ну, вот оговорки, скажем, сценические. Вот, скажем, шел у нас «Человек с белой гвоздикой» о Никосе Белоянисе. Ну, там две девушки. Одну зовут Деспо – играла Любовь Ивановна моя, а вторую играла Аввакова. И вот Аввакова то ли заболела, то ли уехала. И срочно вводят другую актрису. Ну, прилично, роль большая, срочно вечером уже играть ей. Вот кончается у них сцена, она так лихо все проговорила, и надо уходить. И ей надо сказать: «Идем, Деспо!». И вот она: «Идем…» И – забыла, как зовут. «Идем, Люба!»(смех) Любови Ивановне –«Идем Люба». И так лихо пошла.
БАЛАЕВ: Да, я вот вспоминаю – была такая история. Значит, играли мы спектакль «Омут» Бальзака. Филиппо Бредо играл артист Свекло, а я играл Макса Жиле – такие два из наполеоновской армии офицера удалых, бесстрашных кутилы, выпивохи и дамские угодники. И вот знаете, там идет диалог. А Леша Свекло, такой красивый парень, хорошо играл на гитаре, пел, но у него одна беда – он трудновато текст осваивал поначалу. И потом частенько забывал. И вот, значит, там встреча какая-то у нас с ним. И он должен сказать: «Я – Филипп Бредо!». Мне должен сказать. И я узнаю, что мы с ним из одной армии, и там разворачиваются события, мы любим одну женщину… Он вдруг входит и говорит: «Я – Бриджит Бардо!». В зале – хохот был! Правда, занавес не закрыли, продолжали, но это так и осталось. С ума сойти!
БОЙЧЕНКО: Ну, с памятью – это вообще классически получается. Вот у нас шла «Мачеха». Актер такой пожилой уже. И вот он играет генерала. Но с памятью у него было очень туго – не, дай бог, ему не ту реплику дали – все! Он дальше ни слова не скажет. И вот там финальная сцена, идет допрос, тут героиня стоит, ее допрашивают Генерал, значит, прохаживается. И вдруг он заговорил и – забыл. И вот он начинает плести что-то такое несусветное. А у героини следующая фраза: «Я не понимаю, что выговорите». И – дальше. А он еще немножко был глуховат. И она видит, что он в полном заплыве. И она решила двинуть дальше это дело и говорит: «Я не понимаю, что вы говорите». Она по тексту, ее следующая фраза. Он вдруг останавливается так и вслух: «Сам не понимаю, что я говорил». И – ушел. Дали занавес. Вот это единственный случай в моей жизни, когда дали занавес. А когда он вспомнил, успокоился, начали дальше.
БАЛАЕВ: У нас был такой Девятов артист. Такой полный, ну, в общем, персонаж, которого хотелось все время разыграть. Он все время кушал-кушал. А в театре есть такте большие грузки – по 20 килограмм, которые зажимают декорации, чтобы они не падали. У него висело пальто, мы эти грузки взяли ив рукава потихонечку опустили. Он взялся за это пальто. Он как-то соскользнул, и он упал вместе с пальто. Большой скандал!
Очень интересное дело – Лева Темкин, наш сегодняшний народный артист, с которым мы очень в приятельских отношениях, мы играем вместе. Ну, его разыграть – пара пустяков. Если мы с ним играем где-то в сцене, я выхожу – только чуть-чуть расширить глаз или, наоборот, так ему подмигнуть – это конец! Он не может говорить, и начинает так: «И-и-и!». Хохочет, не может, отворачивается. Все! Сцена сорвана! Потом говорит: «Я буду жаловаться, ты мне срываешь, ты мне не даешь работать!». А я говорю: «Что я делаю, слушай?»
(конец пленки)
АКТРИСА: Вот видите, сколько разных историй собрали мы под эгидой кубрика в наш первоапрельский портфель!
АКТЕР: Не знаю, кому как, а мне они потешили душу. Конечно, это лишь малая толика, ведь у каждого из нас в запасе множество баек, забавных и анекдотических сюжетов. И я думаю…
АКТРИСА: Знаю, знаю, что вы думаете! Не предложить ли тем, кто любит посмеяться, прислать в редакцию рассказы о том, что было забавного, необычного в их жизни?
АКТЕР: Именно это я и хотел сказать. Пишите! И прощаясь с вами, дорогие друзья, желаем вам как можно веселее и нелепее провести завтрашний первоапрельский день. Обманывайте – не стесняйтесь! Удивляйте друг друга выдумками! Не жалейте фантазии на розыгрыши! Смейтесь и радуйтесь.
АКТРИСА: Помните: после завтра придет послезавтра. |