Шахимардан Абилов – единственный певец, который занимается изучением творчества Абая. Это не просто творческая деятельность, это граничит с научной деятельностью. На оперных спектаклях и концертах Абилова присутствовали тысячи слушателей во всех областях Казахстана, а также в Алматы, Астане, Москве, Киеве, Лондоне. И всюду они проходили с большим успехом. Бибигуль Тулегенова.
Иногда я думаю: вот Абай, его стихи и строки откровений, открытость чувств и причудливость их выражения… Поэт, идеалист, философ, и – заключенная в песнях надежда… Мелодия и рифмы, музыка и слово, а между ними, мне кажется, есть что-то еще. Наверное, это душа. Неизменно живая, наполненная энергией абаевского «я», она радуется и страдает, стучится в наши сердца и проникает в сознание. Она - проводник адресованных нам мыслей поэта. Шахимардан Абилов.
Любители музыки, и оперы в том числе, безусловно, порадовались тому, что среди награжденных Государственной премией РК за 2006 год значится имя одного из лучших мастеров казахстанского вокала Шахимардана Абилова. Шахимардан Абилов – единственный певец, который занимается изучением творчества Абая. Это не просто творческая деятельность, это граничит с научной деятельностью. На оперных спектаклях и концертах Абилова присутствовали тысячи слушателей во всех областях Казахстана, а также в Алматы, Астане, Москве, Киеве, Лондоне. И всюду они проходили с большим успехом.
Бибигуль Тулегенова. Заслуженный деятель республики, профессор, заведующий кафедрой сольного пения Казахской национальной консерватории им. Курмангазы, он уже много лет является ведущим солистом Государственного академического театра оперы и балета им. Абая. В разное время им исполнены партии Риголетто, Жермона, Амонасро в спектаклях «Риголетто», «Травиата» и «Аида» Дж. Верди, Жанботы в «Биржан и Сара» М. Тулебаева, Томского в «Пиковой даме» П. Чайковского, Грязнова в «Царской невесте» Н. Римского-Корсакова, Бухар-жырау в «Аблайхане» Е. Рахмадиева и других оперных героев.
Шахимардан Абилов: «Пою для людей» «Шахимардан приглашает друзей» - так называется Международный фестиваль оперного и балетного искусства, который пройдет в Павлодаре с 15 по 20 апреля. Открывает его, как, кстати, открывала и все сезоны Государственного академического театра оперы и балета им. Абая, опера А. Жубанова и Л. Хамиди «Абай». Фестиваль этот ежегодный, и нынче он будет уже четвертым по счету. Павлодарцев ждет большой, можно сказать, феерический праздник искусства. Праздник, у которого уже есть традиция, и устроитель его – ведущий солист Государственного академического театра оперы и балета им. Абая, заслуженный артист РК, а ныне еще и лауреат Государственной премии РК Шахимардан Абилов. Наш разговор с ним о том, как и когда эта традиция возникла. - Я сам родом из Павлодара, - говорит он, - и очень люблю свой город. После окончания консерватории часто приезжал туда с концертами. Встречали там всегда тепло и сердечно. Акимом в ту пору был совсем молодой еще Даниял Ахметов. Любитель большого искусства, он в самые трудные времена, когда о гастролях можно было лишь мечтать, приглашал к себе лучших мастеров. То были артисты Большого театра во главе с Майей Плисецкой, в 12-ти районах области давал бесплатные концерты оркестр им. Курмангазы, успешно прошли Дни культуры Павлодара в Алматы с участием большого числа творческих коллективов. В 2002 году полным составом солистов побывал у павлодарцев и наш театр с оперными спектаклями «Кармен», «Евгений Онегин», «Абай», балетами «Лебединое озеро», «Дон Кихот». На всех представлениях зал был полон, и по всему чувствовалось, что люди соскучились по серьезной классической музыке. Тогда-то, прослушав «Абая», где я исполнял главную партию, Даниял Кенжетаевич сказал: «Слушай, Шаке, а почему бы нам не учредить для нашего города фестиваль оперной и балетной музыки? Давай назовем его «Шахимардан приглашает друзей». Предложение это для меня было неожиданным и в то же время лестным. Я не возразил. Так родился этот форум, идею которого горячо поддержал сегодняшний аким Павлодарской области Кайрат Нурпеисов, его заместитель по идеологии Арысты Жумабекова и начальник Управления культуры Аим Канафина.
Одно из условий фестиваля - обязательное участие нашего Театра оперы и балета имени Абая. В первый, 2003 год его программу дополняли мои вечера русского романса, казахской музыки, концерты с симфоническим оркестром Павлодара, а также спектакли Карагандинского театра оперетты. Второй год совпал с Годом Пушкина в Казахстане, и я пригласил артистов из России, азиатских республик, пели также ребята нашего театра и консерватории. Много гостей было и на фестивале, посвященном Году Абая. В нем участвовали наши зарубежные соотечественники – музыканты, певцы, литераторы. Среди них солист Мариинского театра Ахмет Агади, певица Татьяна Горбунова из Новосибирской оперы, Альфия Каримова из Башкирии и другие. Хореографическая часть была представлена аюхановским балетом и выступлениями в Павлодаре и Аксу учащихся Алматинского хореографического училища имени Селезнева. Тогда же мы отметили и тысячелетие Татарстана, пригласив друзей из этой братской республики. На этот раз мы включили в программу три оперы - «Абай» (ее не все успели послушать в прошлом году, и кто-то даже обижался), «Риголетто», «Севильский цирюльник». Из балетов – классические «Жизель», «Кармен-сюита» и современный «Время Ре» в сопровождении его постановщика и либреттиста, в прошлом солиста балета нашего театра Дюсенбека Накипова. Ну, и в заключение фестиваля, как всегда, состоится гала-концерт. - Вы говорите «три оперы». Это будет концертное исполнение? - Нет, полное сценическое - с декорациями и костюмами. В Павлодаре сейчас великолепный, оборудованный по последнему слову техники концертный зал – там, как я уже говорил, выступал Большой театр. И поскольку нынешний год в Казахстане объявлен Годом Украины, то, я надеюсь, что в нашем фестивале будут участвовать артисты этой замечательной братской республики. - В прошлые разы вы ездили к себе на родину в ранге заслуженного артиста, а нынче вы еще и лауреат Государственной премии Казахстана. Которая из ваших работ удостоена такой высокой награды? - Это роль Бухар-жырау в опере «Аблайхан». Она дорога для меня, равно как дорог и ценим ее создатель – наш известный композитор, народный артист СССР, лауреат Госпремии Казахстана Еркегали Рахмадиев. Мы дружим с ним давно, и сблизил нас Абай. Вернее, музыка Еркегали, положенная на стихи великого просветителя. Я пел эти сочинения и ездил с ними по республике. Иногда в этих поездках, будучи председателем Союз композиторов, а потом министр культуры Казахстана, участвовал и сам Рахмадиев. Но особенно часто это было в год 150-летия Абая. И когда ему, автору таких опер, как «Алпамыс», «Камар-слу», «Песнь о целине», президент нашей сегодняшней, независимой республики Казахстан дал задание создать оперу «Аблайхан», Еркегали, зная мой голос, его тембральные возможности, сказал, что партию Бухар-жырау хочет написать на меня. То, как он ее сделал, мне очень понравилось. Там все было по мне, все ясно: Бухар жырау - советник Аблайхана. Он его главная опора во всем, и я сразу сроднился со своим новым героем. Взяв партитуру, быстро выучил ее и был готов. Постановщик спектакля – приглашенный из Маринки режиссер Юрий Исаакович Александров - со мной не мучился. Он лишь актерски мне кое-что подсказал. Рахмадиеву мое исполнение понравилось. - «Аблайхан» - первая политическая опера в Казахстане. Но не кажется ли вам, что временами она завышенно торжественна? - Да, именно так, и это оправдано ее патриотическим звучанием с очень четкой, каждому из нас адресованной направленностью. Основанная на историческом материале, опера должна подымать сознание людей. Ведь тема Аблайхана долго считалась запретной, и сейчас, когда наша страна получила, наконец, желанную независимость, мы, казахстанцы, должны получить представление о том, как, при каких обстоятельствах формировалась казахская государственность. Узнать, наконец, кто объединитель и освободитель казахского народа. Конечно, многим музыка здесь может показаться непривычной – где-то приподнятой, а где-то и жестковатой, что, впрочем, не исключает ее красоты. Рахмадиев вообще-то композитор мелодичный, и тут, в опере, есть несколько моментов, которые я бы сразу отнес к разряду классики. Например, великолепная ария Аблайхана или ариозо моего Бухар-жырау. Ведь для того, чтобы понять спектакль, его надо слушать не раз и не два. Вникнуть в главную идею, войти в его философию, проследить сюжетные ходы, ощутить драматизм событий и характеров. То есть, воспринять соответственно заданному жанру. В этом смысле для меня, вернее, для моего героя, самое главное, самое ключевое здесь – финальная сцена, где претерпевшие множество страданий сородичи отворачиваются от Аблайхана. Не смея перечить гласу народа и истории, мой мудрый Бухар-жырау говорит: «Если мы испытали его с оружием в руках в трудностях и горе, то давайте теперь испытаем его счастьем. Он защитил Родину, добился для нее устойчивости и определенности, так дайте же ему власть, чтобы он продолжил начатое им дело и проявил себя на почве мирной и созидательной!». Вот оно, здравое, судьбоносное суждение, вот он голос мудреца. Не сиюминутные эмоции важны – важен взгляд в будущее. Испытали в бою, а теперь испытаем миром. И этот ответственный, я бы сказал, планетарный момент выписан в опере на высочайшей и убедительной ноте. - Вы выходите на сцену - живой, фактурный, из глубин веков пришедший к нам легендарный персонаж. Интересно, из чего вы его собирали? - Бухар-жырау - мудрец. А мудрецы, как правило, люди простые, и таких я видел в жизни нередко. В ауле, в собственной семье, во время многочисленных поездок, на работе. Взять ту же армию. Генерал при встрече с солдатом: «Сынок, как дела, как поживаешь, что пишут из дома?». А как капитан или майор – все наоборот: дисциплина, выговор, замечания, поучения. Генерал – он как аксакал, все прошел, все видел, природу нашу человеческую знает и по-человечески к тебе относится. И именно от такого, общечеловеческого представления о мудрости я и шел в своей роли. А национальный колорит – он в самой музыке, вокальной подаче текста, одежде и гриме, особенностях обхождения с правителем, его окружением и народом. Бухар жырау – он из тех, кто рожден Богом. И не зря Аблайхан называет его «аулие», то есть, «приближенный к Богу» и внимает каждому его слову. Рассказывают, что когда он переступал рамки дозволенного, Бухар жырау прямо говорил ему: «Эй, слушай, тебе пора отдохнуть!». А когда выходил из берегов Богенбай-батыр, он ему напоминал: «Ты что, забыл, кем ты был вчера и кем стал сегодня!». И они слушались этого старца-шала. Так было принято: если аулие говорит, надо делать то, что он скажет. Ну, а когда Аблайхан попадал в затруднение, он получал от него нужную подсказку, очень точный, беспроигрышный совет. - У них большая была разница в возрасте? - Да. Бухар-жырау был свидетелем рождения Аблайхана, а потом и хоронил его. То есть, вся жизнь Аблайхана прошла на его глазах. Прошли через него и все батыры, чьи действия он направлял. В мудрости своей, взвешенности суждений и решений Бухар-жырау во многом схож с Абаем, и я рад, что мне посчастливилось воссоздать на сцене образ того и другого. Правда, с Абаем у меня более крепкие и долговременные связи. Я занимаюсь им едва ли не всю жизнь и все время открываю для себя что-то новое. - Хотелось, чтобы вы рассказали об этом подробнее. - Пожалуйста. Абай сопровождает меня с того момента, как я, выпускник Алма-Атинской консерватории имени Курмангазы, защищал свою профессиональную состоятельность тем, что пел партию Абая в нашем оперном театре. Кстати, моим режиссером был тогда первый исполнитель этой роли – незабвенный Байгали Досымжанов. - А что, дипломникам полагается петь на такой большой сцене? - Нет, такое выпало только Мурату Мусабаеву, который стал потом народным артистом республики, и мне. Причем, я заканчивал курс как преподаватель камерного пения, но госкомиссия постановила, чтобы я вышел на сцену в образе Абая, и я был безумно рад. Хотя, признаться, до сих пор мне неловко за ту свою самонадеянность. Как мог я, тогда совсем еще молодой и мало что смыслящий, согласиться на это? Но, видать, сам Бог велел. Все же идет по семейной цепочке - мать мне пела в детстве Абая, а такое, оказывается, западает в душу. - Но партию эту с вами кто-то же готовил? - Конечно, моим педагогом в консерватории был Бекен Бекенович Джилисбаев. Народный артист республики, профессор, он сам прекрасно сам пел Абая, и, конечно, вложил в меня все, что мог. Ну вот. Мой первый выход был в 1981 году. А по-настоящему к Абаю я пришел через 16 лет - уже, зрелым, набравшимся опыта, сложившимся человеком. Меня оставили преподавать в консерватории, и я делаю это до сих пор с удовольствием. Одновременно я был солистом нашей знаменитой консерваторской Оперной студии и также солистом Казахской государственной филармонии имени Джамбула. И вот тогда-то, готовя первый, традиционный для нашего вуза отчетный концерт, я и нашел в музыкальной библиотеке романс Еркегали Рахмадиева на слова Абая. Оказывается, Еркегали Рахмадиевич вообще забыл о нем, а когда я его спел, был поражен. «С новым романсом! – поздравляли его коллеги. - Гениально написано!». «Да я давно это сделал», - оправдывался он, и выдал через какое-то время еще шесть романсов на слова Абая. Так в моем репертуаре появился целый абаевский цикл. - Вы как бы спровоцировали его! - Я – его, а он – меня. Я задался вопросом – а есть ли у нас, казахов, своя романсовая культура? Звучат народные, романсовой формы песни в концертах, исполняют два-три романса, написанные композиторами, и больше ничего. Вроде есть, и вроде нет. Но ведь тот же Абай создал несколько романсов. Любое произведение его не что иное, как романс. И я пошел копаться в нотных записях и отобрал все казахстанские произведения, относящиеся к этому жанру. Обратился к народной музыке, кое-что нашел у Брусиловского, Жубанова, Мухамеджанова, Рахмадиева, Тлендиева, Кумисбекова. Обнаружил интересные обработки Хамиди, Сокольского, Великанова. И сразу стало очевидно, что в Казахстане не просто есть, а есть богатая романсовая культура! Но самые лучшие романсы, мне кажется, были написаны все-таки Абаем. Их у него двенадцать. Автор замечательных стихов, он и в музыкальном мышлении оказался емким. Думаю, многие наши композиторы стремились быть такими, как он. Потом я собрал романсовые тексты Абая - их набралось 80, и получилась целая концертная программа. Тут тебе лирика, размышления, различные настроения и состояния природы, философские мотивы и шуточные стихи. - То есть, вы подняли еще не тронутый пласт? - Да, и пел все это сначала для музыкантов. Много раз в Москве, выступал в Ашхабаде, Ташкенте, Минске и других городах Союза. Мне хотелось познакомить их с этой частью нашей культуры. К отобранным мною творениям присоединялись и другие, сочиненные молодыми композиторами. Новаторские - другой стиль, иной подход - они не особо устраивали певцов, а я брал их с удовольствием. Мне было интересно, и потому многие писали для меня. Например, на слова Абая создали свои романсы Мансур Сагатов, Темиржан Базарбаев, Тулеген Мухамеджанов, а Бахытжан Аманжолов сделал обработку тех, что были написаны прежде. Со временем я стал давать абаевские концерты для публики, затем сложились целые вокальные циклы. Шел я к этому, конечно, через русский и европейский романс. Любя и зная этот жанр, много пел Шопена и Шуберта, Малера и Рахманинова, Чайковского и Глинку, Гурилева и Даргомыжского, композиторов наших дней. И, опираясь на эту школу, старался донести до слушателей глубину абаевской души. Потом я собрал все романсовые тексты Абая по его стихам. Их набралось 80, и получилась целая концертная программа. Тут тебе лирика, настроения и состояния природы, философский пласт. То есть, целая, как я уже сказал, богатейшая романсовая культура! - Так вы же первооткрыватель! - Да, но надо было ее еще и показывать, надо петь. И вот после выступления перед нашими музыкантами и композиторами я решился познакомить с нею своих друзей и коллег из других республик. Случилось это в Москве, где в 1991 году, после падения СССР были собраны все его композиторские Союзы на пленум под названием «Единение». «Развал системы – не значит развал культуры» - решили музыкальные творцы и устроили эту желанную встречу. И именно тогда в Малом зале Московской консерватории, где пели все великие певцы, я, член нашей большой делегации, выступил с программой казахского романса, включив в нее семь сочинений Рахмадиева на слова Абая. Пел на родном языке. Представляете: полный зал слушателей, большинство из которых – музыкальная элита советской школы, потрясающая акустика, и там впервые звучат абаевские шедевры! Я творил, как подсказывало сердце, - от пианиссимо до форте. Пелось, как на крыльях! А когда закончил последний романс – тишина. Тишина. И вдруг обвал несмолкаемых аплодисментов и «Браво, браво»! Цветы, поздравления, нас с Рахмадиевым фотографируют, для радио записывают, подходят музыковеды из разных республик. Единение!.. - Все попало в точку, на нужный регистр? - Да, и Московское радио сделало лазерную запись этого цикла, а газета «Музыкальное обозрение» - позвольте мне похвастаться! - писала, что «в ряду открытий на этом пленуме был построенный на ярких контрастах цикл Е. Рахмадиева на стихи Абая в исполнении выдающегося певца Ш. Абилова». - Что ж, оценка – выше не бывает. Такое должно вдохновлять. - А так оно и было. Было множество концертов, я постоянно ездил по республике - иногда вместе с прекрасным исполнителем абаевских песен Жанибеком Карменовым, часто с Еркегали Рахмадиевым, музыковедом Юрием Аравиным и знатоком творчества Абая Гарифуллой Есимовым. Мне нравилось встречаться со зрителями, рассказывать о включенных в программу произведениях и тут же исполнять их. Немало выступлений дали мы также в год празднования 150-летия великого просветителя с известным литератором, переводчиком «Слов назиданий» на русский язык Ролланом Сейсенбаевым. Роллан Шакенович открыл тогда в Лондоне Дом Абая. И там, в этом Доме, организовал юбилейные торжества на самом, как говорится, высоком уровне. В их программу входили и музыкальные вечера. Он пригласил меня для участия в них, и там, выступая вместе с замечательным скрипачом Маратом Бисенгалиевым и такими мастерами вокала, как Бибигуль Тулегенова и Ермек Серкебаев, я пел романс Чайковского и арию Абая. Номера наши шли в сопровождении знаменитого Лондонского камерного оркестра. Успех был невероятный, о чем свидетельствует опубликованный в одной из газет комментарий Би-би-си. «Это событие, - говорится в нем, - не имеет себе равных. Даже широкая реклама не способна была бы собрать полный зал на концерт доселе неизвестных в Англии артистов». - Ну, а что с театром? - Театра я боялся, хотя и готовился к нему всю жизнь. Понимал - чтобы петь такие партии, как Абай, Риголетто, надо быть подготовленным не только технически, но и внутренне. Как говорится, душой. И здесь я несказанно благодарен судьбе за то, что есть такой замечательный человек, как Ермек Бекмухамедович Серкебаев. Он сыграл определяющую роль в моей биографии. Был у меня такой момент, когда я хотел уйти из консерватории. Думал, что ничего из меня не получится. Но прежде, чем поставить последнюю точку, я пошел все-таки к нему и выложил все, что я про себя думаю. «Что ж, - внял он моей исповеди, - давай я тебя еще раз прослушаю». Сел за рояль, взял несколько начальных аккордов песни Абая «Айттым салем, Каламкас!», я подхватил. А когда закончил петь, он сказал: «У вас, молодой человек, прекрасный голос! Вы должны учиться». И добавил великие для меня слова: «Бывает, что певец идет к своей вершине не один десяток лет. Кто-то достигает ее годам к тридцати, а кому-то она поддастся, дай Бог, в пятьдесят. Природа дала вам все, так что ждите своего момента. Совершенствуйтесь и ждите». Шел 1971 год. Я был после армии - молодой, не устоявшийся, с чисто юношескими, непонятными даже себе самому шатаниями и метаниями. - Он дал вам запас терпения! - Абсолютно. Умный человек, и я ему очень благодарен. Я тогда, конечно, и представить себе не мог, что пройдет время, и мы будем работать вместе, что я стану даже деканом вокально-хорового факультета нашей консерватории. И вот в 1997 году я пришел в Государственный академический театр оперы и балета имени Абая. Мне было 47 лет, меня пригласили быть солистом. Открывался очередной сезон, и, как всегда, это была опера Ахмета Жубанова и Латифа Хамиди по либретто Мухтара Ауэзова «Абай», где мне предстояло петь заглавную партию. Но как именно? В свое время я слушал всех ее исполнителей - выдержанного, представительного Ришата Абдуллина, живого, энергичного, а потом более степенного Ермека Серкебаева, исполненного драматизма Мурата Мусабаева. Всех слушал. Но они были людьми своего времени, той идеологической ситуации и регулируемого партийными установками образа мышления. Все ограничивалось определенными рамками, отчего исполнение актеров было скованным и статичным. Представляете, Абай стоит, как монумент, поет, жестикулирует, и все. Ну, разве голову чуть повернет. Он - сын народа, его великий представитель. Он - философ и просветитель. Вот так, грамотно и собранно исполнял его Абдуллин. Красиво, музыкально пел Серкебаев – наш первый истинно профессиональный певец. Как все вокалисты, я всегда стремился подняться до его уровня. Яркая, содержательная личность, высокая культура, красота тембра, проникновение в суть характера. Ритмически все на месте, но тоже в пределах дозволенного. - Как говорится, Абай с оглядкой? - Если хотите. А потом ситуация начала меняться, и пришедший уже позже Мурат Хасенович Мусабаев играл не заданную изначально модель, а, обладая более драматичным, плотным баритоном, создавал на глазах у зрителей характер Абая. Он лепил его голосом, и мне это нравилось. Мне хотелось делать то же самое, но по-своему, по-другому. Углубить, расширить образ, разработать, обогатить характер Частично я уже осуществил это, исполняя собранные мною романсы. Благодаря им я как бы вошел в Абая, прочувствовал его со всех сторон. Но то было в камерном, концертном исполнении, а тут я выходил на реальное жизненное пространство моего героя, и мне нужно было прочувствовать его в разных ситуациях, в соприкосновении с персонажами. Абай – личность. Внутренне богатый человек, он был требователен, нетерпим к невежам. В роде тобыкты видел всю планету, все человечество, и мне это было интересно. Конечно, с каждым годом роль эта совершенствуется. Взять последнюю арию Абая - уже после того, как отравленный завистником молодой поэт Айдар умирает. Понятно, это пик горя и страданий Абая, и передаваться все должно на накале. Но в каком тонусе, с какой окраской? Не разойдется ли трактовка финала с тем, что заявлено мною в начале спектакля? Что лучше подчеркнуть – боль, отчаяние, позыв к отмщению, постижение человечьей подлости, возмущение несправедливостью судьбы или сдержанное смирение перед нею? Подать трагедию на полном выплеске чувств или скрыть их за внешним спокойствием? Рвать страсти перед всем миром или отмежеваться от него вообще? Что-то я, конечно, отвергаю сразу, а какие-то решения и находки закрепляю. Что-то всякий раз варьирую. На последнем спектакле, например, сделал акцент на безысходности горя Абая. Сыграл, кажется, удачно и запомнил все до мелочей. А, главное, удобную для пения мизансцену, и все полезное в следующий раз учту. Волнуюсь я всегда и перед сценой суда над влюбленными, нарушившими степные законы брака. Решается вопрос жизни и смерти молодых героев, решается также и вопрос соблюдения справедливости. Соединить несоединимое, защитить юные, непорочные сердца, утвердить высшую истину - вот задача, которую создатели оперы возложили на плечи Абая. И мне, артисту, надо решить все это в одной большой, психологически сложной арии, где столько значимых и веских слов, ритмических перепадов. Срабатывает интуиция, возникает простор для импровизации. Поешь, играешь, переходишь на другой регистр, другую интонацию, вкладываешь новый смысл, извлекаешь новые оттенки. Оркестр поддерживает тебя, ты вступаешь в соавторство с композитором и дирижером, и это творчество, это - искусство! - Опера писалась в советские времена. То был заказ времени. А какова она с точки зрения сегодняшнего дня? - Прекрасна. Абаю повезло, что к моменту создания ее республика имела таких композиторов, как Ахмет Жубанов и Латиф Хамиди, и что либретто писал сам автор романа «Абай» - Мухтар Ауэзов. Конечно, сейчас уже можно было бы кое-что усовершенствовать. Скажем, душа требует, чтобы в звучании оркестра было больше национального колорита, а это значит, что его надо пополнить некоторыми национальными инструментами. Нужна новая режиссерская постановка спектакля. А те времена, когда писалось либретто, Мухтар Омарханович по идеологическим соображениям не мог ввести в оперу образ Кунанбая. А я вижу его появление первым. Он, а не Абай должен петь в самом начале ариозо о будущем казахской степи. А маленький Абай должен сидеть рядом, вбирая в себя все, что волнует его отца. Хотелось бы выстроить по-другому и сценографию - действующие декорации устарели, надо бы что-то посовременнее, поэстетичнее. А если говорить по большому счету, то, мне кажется, давно пора было бы снять этот спектакль на пленку, то есть сделать кинооперу. Не сходящий 60 лет со сцены, он давно уже того заслужил. - Скажите, а вот язык в «Абае» для певца хороший? - Очень. Удобный. Хотя партия моя в целом очень трудная, написана на драматический баритон – очень редкий в природе голос. Она, как и у Риголетто, возрастная. В ней большой накал чувства и мысли, сложные пласты переживаний и никакого лиризма. Только драматическое звучание, полнота голоса и тембральной окраски. Это вам не романс. А романс – другая культура. Камерная. Там все на полутонах, нюансах, тогда как в опере надо владеть голосом настолько, чтобы идти вровень с оркестром. Форсировать. Но камерность разрабатывает душу, оттенки ощущений. И потому мне повезло – исполнитель романсов, я пришел в оперу уже подготовленным и размятым певцом. Голос – инструмент тонкий, он требует к себе грамотного обращения. Карузо правильно говорил: «Кто рано начинает, тот рано заканчивает». Как сейчас в Европе делают молодых певцов? Их берут после консерватории, когда они технически еще не развиты, дают большие партии. Те на энтузиазме поют, через десять лет остаются без голоса, и их за ненадобностью выкидывают. Я же своим студентам говорю: «Так нельзя. Нужно накопление знаний, техники, наполнение голоса. За Абая или Риголетто молодому браться не следует. Их нужно петь после сорока. Георгий Отс впервые исполнил Риголетто в пятьдесят». - На сцене вы ощущаете себя нормально? - Абсолютно. Это мой дом, мое обжитое пространство. Без этого невозможно. Но, конечно, переживаю страшно. Волнуюсь. Иногда себя ругаю: «Зачем ты выбрал эту профессию?» Но когда уже вышел на сцену, то с первой фразы, с первого звука забываю про страх. Это я к вам пришел, я пою, это мой образ, мой характер, и я отдаю вам всю мою душу! - Вы внешне очень похожи на Абая. - У меня замечательный гример – Валентина Яковенко, она напамять создает сходство с тем единственным снимком, что сохранил для нас его облик. Но для меня дело даже не в сходстве, а в том, как подать образ. А вообще у каждого художника, скульптора, артиста свой Абай. - И тем не менее, когда понадобилось создать памятник Абаю в Москве, то в качестве прототипной модели скульптор Марат Айнеков использовал именно вас. - Да, и это для меня более чем приятно. - А на улице вас узнают? - Узнают. В Москве здоровались: «О, так это вы и есть Абай! Мы слушали ваши произведения, вы такой талантливый!». В Алматы старики, бабушки подходят, благодарят за то, как я пою Абая. Иногда здоровается молодежь. - А на родине Абая вы были? - Был. Первый раз после Лондона на больших торжествах и еще в прошлом году, когда мы ездили с оркестром имени Курмангазы по Семипалатинской области. Помню в Абаевском районе огромный концертный зал. И вот после главной арии своей я сошел со сцены и начал петь «Айттым салем, Каламкас!». И что вы думаете, все тут же поднялись и все стоя пели тоже. Это было что-то необыкновенное. - Абай снится вам? - Однажды было. В Лондоне после юбилейного концерта на открытии Дома Абая. Исполненная мною ария была тепло принята собравшимися, а ночью мне приснилась мама. Она ожила как будто, а через некоторое время появился Абай. «Спасибо, - говорит, - спасибо! Ты не даешь забыть меня». Дальше я ничего не помню, но ощущение признательности, сердечная благодарность его остались жить во мне. До этого я никогда его во сне не видел. - Вы гордитесь тем, что на вашу долю выпало петь Абая? - Конечно, но путь к вершине этого образа бесконечен. Сегодня я спел так, завтра хочется добавить что-то новое. За один раз полностью не выскажешься, поэтому идут вариации, переливы живого естества. Это целый большой мир, свой космос. Абая привлекало все общечеловеческое, и, общаясь постоянно с ним, я вижу планету людей будущего. - Да, Абай и все, что связано с ним, - это целое явление. А вообще у вас в репертуаре сколько партий? - Четырнадцать, и все драматические. Кроме Бухар-жырау и Абая, это Грязнов в «Царской невесте», Жермон в «Травиате», Амонасро в «Аиде», граф ди Луна в «Трубадуре», Эскамильо в «Кармен» и другие. В концертных программах пою арии Елецкого из «Пиковой дамы», Ренато из «Бал-маскарада», Яго из «Отелло». Но самый любимый из этих поименованных - Риголетто. Его партия в одноименной опере Джузеппе Верди - мечта любого баритона. Она – вершина мирового певческого искусства. Много лет Риголетто был у меня в сердце и в голове. А дело было так. Попав первый раз в Москву, я прежде всего кинулся в музыкальный магазин. Там в наборе «Мастера бельканто» была пластинка «Поет Маттиа Баттистини». И вот представьте, когда я ее прослушал, я заплакал. Мне был 21 год, я не числился в хлюпиках или слабаках, только что прошел боевое армейское крещение на полуострове Даманском, и пожалуйста вам – слезы. Слезы восторга и потрясения, радость встречи с совершенством. Я слушал снова и снова и повторял: «Нет, я так никогда не спою!». А потом начал читать об этой опере, вникать в эпоху Верди, пробовать сам для себя петь Риголетто в классе. Не получалось. Видать, верно говорили мои учителя – чтобы одолеть такое, годы нужны. И опять в моей судьбе - магическое слово Серкебаева. В тот самый 1991 год, после пленума «Единение» сидели мы в нашем московском Постпредстве, и Ермек Бекмухамедович говорит: «Вам нынче хорошо. Раньше мы ездили за рубеж только с фольклорными программами. Кобыз играет - мы поем, домбра звучит – поют народники. А сейчас наконец-то можно выступать с классикой». И, зная мое пристрастие к Баттистини, продолжает: «Но чтобы попасть за границу обладателю баритона, Шаке, надо петь только драматические партии. Такие, как Ренато, Амонасро или Риголетто, которого пели Баттистини, Титта Руффо и Тито Гобби, и это на слуху у всего мира». Развивая эту мысль, он завел меня до невероятия, и я стал еще больше совершенствовать своего Риголетто. - Но там действительно драматический узел очень крепко завязан. - Да, накал страшный, и технически певец должен быть крепко подготовлен, иначе он может остаться без голоса. Даже любимый всеми Хворостовский – один из лучших баритонов мира - однажды в Большом театре спел Риголетто, а потом отказался. Наверное, увидел для себя опасную степень сложности. И там действительно все сложно – по нарастающей. Все с начала и до конца на высоте, все в тесситуре. Чистая психология, сфальшивить нигде нельзя. Я за одно представление несколько раз майку выжимаю. И таких спектаклей у меня, как я уже говорил, два – «Риголетто» и «Абай». Оба самые дорогие, хотя драматизм страшный. - Но вы их любите петь? - Люблю, но переживаю. Здесь у Риголетто подлость и кощунство, отцовская любовь, безысходное горе, сумасшествие. Сплошные ужасы. Но когда в прошлом году я пел эту партию в Астане – Юрий Александров ставил, так он по-другому трактовал моего героя. Делал из него откровенного подлеца. «Он, - говорит, - сам виноват, что его дочь наемный убийца жизни лишает! Это при дворе Риголетто шут, а дома он тиран. И судьба расплачивается с ним». Но все равно по музыке в нем есть что-то человеческое, и я стараюсь его передать. - А что бы вы, сложившийся уже певец, хотели бы исполнять в опере сегодня? - Есть мечта спеть Бориса Годунова. Хотелось бы спеть в одном из вагнеровских спектаклей - ощутить на себе силу музыки этого композитора, его мощную энергию. Мечтаю, чтобы хороший режиссер проработал со мной чисто актерски Грязнова из «Царской невесты». Спектакль ставился давно, и время требует его обновления. Особенно хочется хорошо сделать сцену с помешательством Марфы. Да и декоративное оформление должно быть более современным. С режиссурой у нас сейчас сложно, и то, что приглашают к нам россиян, очень правильно. Недавно замечательный режиссер Юрий Александров из Мариинки поставил у нас оперу «Принцессу Турандот», а Юрий Григорович балет «Легенду о любви», и работать с ними для наших артистов было большим счастьем. - Мы уже перестали строить все только на идеологии, нужны, наверное, и современные мотивы. - А они есть, нужно только, чтоб была пропорция. Безусловно, необходимо показывать национальные классические спектакли. Того же «Абая», «Биржана и Сару», «Кыз-Жибек», «Ер-Таргына». Но в новой постановке кого-то из талантливых режиссеров и с новой редакцией музыки. Отрадно, что сегодня идет уже пополнение этой национально-исторической части репертуара. Только что, например, великолепный музыкант Айткали Жаимов вместе со своим сыном закончил историческую оперу «Бейбарс». Поскольку мне предстоит там петь заглавную партию, я познакомился с ней. На мой взгляд, это замечательная музыка. Принята к постановке опера Алмаса Серкебаева «Томирис». У меня в ней партии нет, поскольку вещь эта авангардная, и занята в ней только молодежь. Зато у меня есть партия Хасан-хана в опере мэтра азербайджанской музыки Узеира Гаджибекова «Кер-оглы». Проект этот предназначен для Турции, где я три года пою по приглашению в Анкаре и Стамбуле. Юрий Александров собирается ставить в Астане, на сцене Национального театра оперы и балета имени Байсеитовой «Аиду». В ней мне предложено петь Амонасро. Там же, предстоит постановка «Абая». Осуществить ее взялся известный кинорежиссер Сергей Соловьев. - Если вам не трудно, расскажите немного о себе – о своем детстве, начале жизненного пути. - Я родился в Павлодарской области, в приграничном с Алтайским краем районе. Мой дед по матери - Рахим окончил духовную школу, затем Казанский университет, был образованный и в музыкальном отношении человек. Его, как, впрочем, и других родственников, расстреляли при Сталине. Думаю, по этой причине моя мама – а ее звали Утай – когда пела, а пела она замечательно казахские, русские и татарские песни, плакала. Она была образованной, знала хорошо языки, математику, готовила, была швеей. Отец воевал в Великую Отечественную войну. Он знал арабский язык, читал Коран, обладал прекрасным тенором, пел и играл на инструментах. Но главное, он был председателем колхоза, и все шофера в дождь и пургу ночевали у нас. В основном это были русские люди и почему-то всегда говорили на казахском языке. Мне это было удивительно. Они чувствовали у нас себя, как дома. Отец всех любил, мама готовила бешбармак. Потом, когда я выезжал в Щербактинский район, те же люди встречали меня у себя дома как родного сына. Я не помню, чтобы родители меня как-то специально воспитывали. Они просто говорили: «Балам, уважай старших! Балам, учись, занимайся, твори, никого не обижай! Все люди на свете одинаковы!». Потом отец умер от рака, мама от белокровия – последствия испытаний атомной и водородной бомб. Я остался без них в 15 лет, воспитывался у старшего брата. Юрист, музыкант, прекрасный баритон, он хорошо пел, был ростом в два метра и все хотел доказать, что дедушка наш не виноват, и старался быть достойным его. В 45 лет он умер – сердце. А за ним ушла в мир иной моя сестра. Учился я в школе в Акмоле. Пел с пятого класса. В десятом стал лауреатом республиканского фестиваля и, приехав с аттестатом зрелости в Алма-Ату, поступил в Республиканскую эстрадную студию. Мысль о консерватории пугала, хотя меня прослушал и пригласил в нее профессор Бекен Бекенович Джилисбаев. Затем в 1968 году меня прослушал также профессор Московской консерватории и посоветовал ехать туда. Но я опять побоялся. А тут армия, Дальневосточный округ. Там я тоже пел, но от направления в Военный ансамбль отказался. Участвовал в событиях на Даманском полуострове. Вернувшись из армии, осмелел и поступил в Алма-Атинскую консерваторию имени Курмангазы. Много читал классики. Работал в стройотрядах. Родина есть родина, и в благодарность земле, где я рос, мне все время хочется делать что-то хорошее, полезное. Мы приезжаем туда с концертами, и для сельчан это великая радость. Или вот - на 60-летие Победы гостили там бывшие мои студенты, а теперь оперные солисты. Составили программу военных лет, пели с оркестром, под фортепиано. У нас есть теперь и в Астане оперный театр, он может приезжать. Чтобы не только фестиваль, а и общение было. Вообще я хочу, чтобы в Павлодаре, как и по всему Казахстану, выступали народные ансамбли – русский, татарский, корейский, украинский и другие. Мы - многонациональная республика, центр Евразии, и у нас должно процветать многонациональное искусство. Что касается работы, то вот уже 27 лет, как я преподаю в родной мне консерватории. Был деканом, теперь заведую кафедрой оперного и сольного пения. До меня 42 года во главе нее стоял мой замечательный учитель - народный артист республики, профессор, бывший фронтовик, прекрасный певец, воспитатель и наставник Бекен Бекенович Джилисбаев. Вообще с педагогами Казахстану очень повезло. Достаточно назвать таких мастеров, как Ермек Серкебаев, Бибигуль Тулегенова, Роза Джаманова, Надия Шарипова, Сауле Курмангалиева, Мурат Мусабаев, Надежда Юмашева. Это они сохранили фундаментальную вокальную школу, вобравшую в себя все лучшее от русской и итальянской школ, они вырастили огромную плеяду великолепных певцов. Наша кафедра считалась сильнейшей в Советском Союзе, и заложенные ею основы срабатывают сегодня. Для меня это очевидно, потому что в последние годы я вхожу в жюри многих международных конкурсов. А конкурсы, как известно, демонстрируют лучшие достижения исполнительства. И представляете, как приятно, когда, скажем, мой бывший аспирант Талгат Мусабаев берет Гран при Международного конкурса вокалистов Бибигуль Тулегеновой, а потом получает приглашение от самого Плачидо Доминго на его именной конкурс в Италию. Лауреатами и дипломантами такого рода состязаний становятся Далел Уашев, Булат Жомартов, Махмут Тойкенов, а с победительницей Международного конкурса в Татарии Диной Хамзиной заключают контракт на то, чтобы она в Голландии спела 15 спектаклей в составе Татарского театра оперы и балета им. Мусы Джалиля. Ее же, обладательницу прекрасного меццо-сопрано, желает заполучить себе и Италия. Названные лауреаты – все мои воспитанники. У меня их много, и многие из них состоялись. Это ведущие солисты Театра оперы и балета имени Абая Талгат Мусабаев, Гульзат Даурбаева, директор и главный солист Карагандинского театра оперетты Амантай Ибраев, поющий в Астане аспирант Жан Тапин, выступающие на эстраде певцы. Все они для меня как родные дети. Все – подтверждение того, что певец получается в соединении таланта, взыскательности и терпения, терпения и еще раз терпения. Это как в спорте. - Кстати, а вы-то спортом занимаетесь? - Занимался тяжелой атлетикой, штангой, боксом, борьбой, был моржом. Все это помогло мне в армии, особенно вот время даманских событий 1968 года. Люблю ходить в горы. Однажды мы с композитором Аманжолом Бахтияром пошли на Чимбулак, а потом поднялись на пик Абая. И там, на высоте четыре тысячи метров мы встретились со скалолазами. Увидев нас, они ахнули: «Как же вы так, без снаряжения? Это же опасно!». Но нам было все нипочем – вокруг красота несказанная, вдали Алма-Ата как на ладони, солнце ярчайшее. Я, конечно, не удержался и спел арию Абая. Но когда романтический порыв иссяк, мы поняли, какое счастье, что эти самые скалолазы оказались здесь. Без них мы бы ни за что не спустились вниз. Приключений таких было немало. Но главное для меня – природа, удивительное всякий раз эмоциональное наполнение. Прозрачный воздух, особая акустика, чистота звука - и я пою. Наедине с небом отрабатываю тембральную окраску голоса, а окружающий пейзаж задает обилие оттенков настроения. - Вы довольно поздно пришли в театр. Или для такого певца, как вы, это нормально? - Помня слова Серкебаева, я еще в консерватории поставил себе условие – после окончания ее пять лет совершенствоваться в вокале. И эти пять лет я занимался камерной музыкой. Потом я поставил другую задачу – исполнять более крупные произведения, и стал включать их в концертные программы. Готовился быть солистом оперного театра вполне осознанно и ответственно. Делать это я начал, конечно, раньше. Каким образом? Еще в студенчестве ездил в стройотряды. Зарабатывал большие деньги, но не тратил их попусту, а летал в Москву, Ленинград, Одессу, ходил в Большой театр, Мариинку, покупал в букинистических магазинах книги, ноты, ходил в музеи, на выставки и соотносил все это с музыкой. Копил знания, набирался впечатлений, работал над собой. Заниматься пополнением духовного багажа, равно как и самим голосом я не переставал никогда. Я и теперь каждый день делаю это неукоснительно. - Но у вокалистов есть, наверное, возрастные ограничения? - Я бы сказал так - петь никогда не поздно. Просто в молодости один репертуар, к 50-ти другой, к 60- ти соответственно голосовым возможностям. А если хорошо держать форму, то петь можно до 70-ти и дальше. С годами человек мудреет, уровень сознания его растет, и если технически что-то не выходит, то то же произведение можно подать на чувстве и эмоции, переведя тем самым в духовную сферу. То есть, хороший вокалист может петь всю жизнь. - Чего хотелось бы вам сейчас больше всего? - Показать зарубежному миру нашу национальную музыку. Я с удовольствием проехал бы с концертами не только по нашей республике, но и по другим странам. Идеал для меня в этом смысле Шаляпин. Где бы ни был этот удивительный человек, он везде нес своим творчеством русскую культуру. Очень хотелось бы дать целую серию концертов с Оркестром имени Курмангазы. Я много выступал с ним, знаю его репертуар, высочайший творческий уровень и думаю, что пора уже по-настоящему представить его зарубежному слушателю. Не на окраинных площадках, как это было во времена оны, а не поскупиться хотя бы однажды и, заплатив за хороший европейский зал, устроить достойную презентацию этому прославленному, но далеко не в полной мере известному национальному коллективу. Если это сделать как надо, оркестр там, в странах Европы, станет, мне кажется, весьма и весьма востребованным. Думаю я также записать на диски свой абаевский цикл и другие концертные программы - народные песни, романсы европейских, русских и казахских композиторов. Вообще я считаю, что прежде чем записаться, певец должен многое что познать в жизни. Иначе голос звучит, а за ним пустота. Смею надеяться, что моя пора пришла. И еще мечтаю попасть в Японию. Почему? Да потому, что мои родители, как и многие японцы, пострадали от ядерных испытаний. Мы жили в зоне действия Семипалатинского полигона, и, облучившись, папа с мамой раньше времени покинули этот мир. Так что японцы для меня – это близкие люди. - Ваши дети имеют какое-то отношение к тому, чем вы занимаетесь? - Сын Ауэз-Абилсаид учится в консерватории – первый курс по вокалу. Хочет петь, пусть попробует. Не понравится – выберет другую профессию. Дочь Акмарал училась школе имени Байсеитовой, но оставила ее и сейчас она на третьем курсе Энергетического института. - Когда говорят о творческом человеке, как правило, произносят слово «призвание». Что вы вкладываете в это понятие? - «Призвание» – слово точное, и смысл его в служении Отечеству. Так чувствую это я, бывший солдат Советской Армии, призывник, знающий службу. Призвание художника серьезно и высоко. Он должен любить свою родину, служить ей и, думая о ее будущем, делать свое дело и приносить пользу людям. Мы сейчас много говорим о патриотизме. Вот это, наверное, и есть патриотизм.